Русский язык в медиапространстве XIX века

Медиаперсоны

Веселовский Константин Степанович (1819-1901) — академик, специалист по статистике и политической экономии, с 1857 г. — редактор «Журнала государственных имуществ».

К.С. Веселовский родился 20 мая 1819 г. в Новомосковске Екатеринославской губернии. Учился в Царскосельском лицее (1832-1838). Во время учебы в лицее был редактором лицейского журнала «Денница», который выходил один раз в месяц «в виде толстых тетрадей, писанных мелко и красиво, на отличной белой бумаге, с виньетками» и в котором помещались «стихи, повести оригинальные и переводные, критические статьи, лицейская хроника и смешные анекдоты» [Кобеко 1911: 363].

По окончании курса поступил на службу в Министерство государственных имуществ, в 3-й департамент, переименованный впоследствии в департамент сельского хозяйства, где достиг должности начальника статистического отделения и члена Ученого комитета. В то же время он нес на себе труды по изданию «Журнала государственных имуществ», сначала в звании помощника редактора, а с 1857 г. в качестве редактора.

В 1852 г. был избран Академией наук в адъюнкты по статистике и политической экономии, в 1855 г. в экстраординарные академики, а в 1859 г. в ординарные; перед тем в 1857 г. был избран в непременные секретари Академии и нес обязанности этого звания более 32 лет (по 13 марта 1890 г.). В 1851 г. им была составлена и издана первая почвенная карта Европейской России «О климате в России» (1857 г.) В 1862 г. являлся членом Комиссии для пересмотра цензурного устава.

«Одним из первых дебютов Головнина в роли министра народного просвещения была забота об упорядочении всего, что касается дел периодической печати и в особенности цензуры, бывшей в то время еще в ведомстве того министерства. В этих видах он, вскоре после своего назначения, пригласил к себе редакторов некоторых газет и журналов на совещание об этом предмете, а вслед за тем, в феврале 1862 г., и я был приглашен к Головнину, который сообщил мне о своем предположении дать делу цензуры иную организацию, а для доставления по этому предмету проекта нового устава назначить особую комиссию, придав ей, в отношении ее состава, не столько чиновничий, сколько ученый характер; вследствие чего он назначает меня председателем такой комиссии. Как я ни отнекивался от такой чести, приводил разные резоны, он, однако принимая, кажется, мой отказ за отказ пьяницы от чарки вина, настоял на своем и заставил меня согласиться, сказав с ударением, что я должен принять председательство в комиссии, на которую будет возложено дело такой государственной важности, и что он мне предоставляет сделать выбор лиц для назначения в члены этой комиссии. На это я заметил, что для сохранения за комиссиею, согласно его желанию, характера ученого естественнее всего было бы составить ее из профессоров университета, как юристов, так и тех, которые и сами бывали цензорами и, следовательно, знакомы с цензурною практикою, причем, в виде примера, назвал А.В. Никитенко; впрочем, я просил дать мне подумать об остальных, и мы условились, что дня через два или три я представлю ему список предполагаемых мною кандидатов в члены комиссии. На этом мы и расстались, но еще не истек этот срок, как я получил уже теперь от министра официальную бумагу, которою мне давалось знать, что комиссия для пересмотра, изменения и дополнения постановлений по делам книгопечатания назначена им под председательством статс-секретаря князя Д.А. Оболенского и что я назначен в эту комиссию членом. Эта сухая официальная бумага после выше описанной полуначальнической, полутоварищеской беседы, без всяких объяснений о причине перемены, не могла не возмутить меня, и я в первую минуту хотел было написать Головнину письмо с просьбою уволить меня из числа членов комиссии; но в это самое время приезжает ко мне князь Оболенский и сообщает, что Головнину очень совестно, что он так поступил со мною, причем Оболенский усердно просил меня не отказываться от членства в комиссии. Нечего было делать; чтобы не выказывать мелочную обидчивость, когда дело идет о деле действительно государственной важности, я, по слабости характера, уступил и впоследствии жалел.

Эта комиссия состояла, кроме меня, из председателя Петербургского цензурного комитета В. А. Цеэ, профессора полицейского права Петербургского университета Андреевского и директора Департамента народного просвещения Воронова. Заседания комиссии начались тотчас по ее учреждении и происходили в квартире Оболенского на Невском проспекте, в доме графа Протасова, тестя Оболенского. В первых заседаниях предстоявшая работа была разделена между членами: на меня было возложено — приготовить главу о периодических изданиях; Воронов взял на себя главу о порядке надзора за типографиями, литографиями и другими заведениями, связанными с печатным делом; Андреевский должен был проектировать статьи о карательных мерах за проступки и преступления, совершенные посредством печатного слова, а князь Оболенский оставил за собою проектирование общих постановлений. По распределении таким образом работы мы расстались до осени, обязавшись изготовить к тому времени каждым принятую им на себя часть общего труда. Я тотчас же принялся за специальное изучение законодательства о периодической печати главнейших государств: Франции, Бельгии, Австрии, Пруссии и других государств Германии; обложившись полною или, по крайней мере, лучшею литературою предмета, трактатами и комментариями, я при помощи таких пособий составил проект постановлений, который по долгом обдумывании представлялся мне наиболее отвечающим, с одной стороны, видам правительства, а с другой — интересам литературы.

Еще не возобновлялись заседания комиссии и проект мой еще не был сообщен ни председателю, ни членам ее, как Головнин раза два призывал меня к себе, чтобы осведомиться о положении работ комиссии, и, узнав, что лежавшая на мне часть их уже готова, потребовал, чтобы я написал о главных выводах, к которым я пришел, «статью для газет». Это было совершенно в его духе. Об этих выводах он весьма мало меня расспрашивал, а главным делом для него было завязать газетную полемику. В первый раз, что он говорил мне об этом, я еще мог отделаться кое-какими уклончивыми фразами, но, когда он во второй раз повторил свое требование о газетной статье, я вынужден был сказать ему, что приготовленная мною работа есть изложение пока лишь моего личного взгляда, до которого публике нет никакого дела; что работа моя исполнена по поручению комиссии, но ей еще не была сообщена, и что потому отдать ее на суд печати, прежде чем она подвергнется обсуждению членов комиссии, я счел бы поступком неприличным по отношению своих товарищей по комиссии. Такое возражение не понравилось министру, да и не могло ему понравиться. Головнин, при всей своей учтивости, — даже утонченной учтивости — не терпел как министр возражений и тотчас же впадал в начальнический тон с оттенком досады. Как бы то ни было, я не поступился своими убеждениями и статьи для газет не написал.

Такая неподатливость моя получила потом должное возмездие. Когда комиссия, окончив порученное ей дело, была 14-го января 1863 года закрыта, то Головнин объявил князю Оболенскому за его усердие благодарность его императорского величества, предоставив ему объявить такую же и лицам, участвовавшим в трудах комиссии. Эта градация в способе объявления высочайшей благодарности была тонким чиновничьим уколом, который я понял, но к которому остался совершенно равнодушен. Работая не для наград, я счел для себя самого лучшею наградою то, что проектированные мною статьи закона о печати, относящиеся до периодических изданий, по обсуждении их как в означенной комиссии, так и в бывшей потом по тому же предмету второй комиссии, и, наконец, в Государственном совете были одобрены почти без всяких существенных изменений и вошли в действующий закон почти целиком в той редакции, какая была мною предложена». (К.С. Веселовский. Воспоминания // Русская старина. 1901, №12. С. 516-518).

(С. Эзериня).

Литература

Веселовский Константин Степанович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона: В 86 т. — СПб., 1890–1907.

Веселовский К.С. Воспоминания // Русская старина. 1901, №12. С.516-518.

Кобеко Д. Императорский царскосельский лицей. Наставники и питомцы. СПб., 1911.