Русский язык в медиапространстве XIX века

Медиаперсоны

Бестужев-Рюмин Михаил Алексеевич ((1798 — 6 (18) марта 1832 г.) – поэт, критик, журналист.

Происходит из старинного дворянского рода. В молодости, по-видимому, посещал лекции Н. Н. Сандунова в Московском университете или Московском благородном пансионе. В Москве в 1816 г. были напечатаны его первые поэтические произведения. В этом же году он начинает службу в Финляндии подпрапорщиком Вильманстрандского пехотного полка; был бригадным и дивизионным адъютантом.

Начинал он с архаичных подносных стихов и стихов на случай (Стихи ее величеству государыне императрице Марии Феодоровне на обручение ее высочества великой княжны Анны Павловны с его королевским высочеством кронпринцем Нидерландским Вильгельмом 28 января 1816. М., 1816; Приношение новому, 1816 году. М., 1816),

В 1818 г. выпустил пособие для офицеров: «Краткий памятник для полевых офицеров, содержащий в себе рассуждение о правилах, коими должен руководствоваться офицер, как напоминающими ему важнейшие обязанности его звания; с присовокуплением некоторых предметов также о гарнизонной службе». Там познакомился с Е. А. Баратынским, который сильно на него повлиял. В декабре 1822 г. вышел в отставку в чине штабс-капитана; с конца 1826 г. стал помощником столоначальника Департамента путей сообщения Главного управления путей сообщения. Печатался в разных газетах и журналах: в журнале «Благонамеренный», газете «Северная пчела».

В 1823 г. Бестужев-Рюмин подал прошение о разрешении издавать со следующего года литературный журнал под названием «С.-Петербургский журнал», но был сочтен недостаточно компетентным и получил отказ. позднее он печатался в «Славянине» А.Ф. Воейкова (1828–1830). [Рейтблат 2017: 230].

Издал несколько альманахов: «Майский листок» (1824), «Сириус» (1826), «Северная звезда» (1829). С февраля 1829 г. после публикации в 1828 г. «анекдотической сцены» в стихах «Мавра Власьевна Томская и Фрол Савич Калугин» (СПб., 1828) Б.-Р. стал регулярно выступать в «Северной пчеле» в качестве литературного критика (наряду с О.М. Сомовым, который вел в газете рецензионный отдел). В 1830 году начал издавать газету «Северный Меркурий». Выходила 3 раза в неделю, однако много номеров не было издано. В 1831-32 гг. издавал журнал «Гирлянда». Как написано в некрологе скончался в 1832 г. от простуды.

Не удалось найти ни одного портрета Б.-Р., но есть воспоминания Владимира Петровича Бурнашева, писателя и автора первого русского сельскохозяйственного словаря. «Опыт терминологического словаря сельского хозяйства». Эти воспоминания были напечатаны в журнале «Русский вестник» и красочно представляют картину литературной и журналистской жизни Петербурга 30-х годов.

«В эту пору, — когда я уже работал для Сѣверной пчелы, — в Петербургѣ выходило несколько маленьких еженедѣльных или дважды в недѣлю, или даже и через день являвшихся листков исключительно литературнаго характера. Один из этих листков, издававшiйся под названiем Сѣвернаго Меркурiя, отличался чрезмѣрною рѣзкостью мнѣнiй, неправильным выходом своих нумеров и часто пребойкими, злыми и остроумными статейками в стихах и прозѣ, гдѣ преимущественно доставалось Гречу, Булгарину, Полевому и Воейкову. Всѣ эти господа журналисты вслух и открыто отзывались об этом листкѣ с презрѣнiем, уподобляя его моськѣ Крылова; но со всѣм тѣм ѣдкiя эпиграммы этого листка частенько очень сердили аристократов нашей журналистики, и они охотно изыскали бы вѣрное средство выбить перо из руки издателя-редактора, отставнаго армейскаго поручика Михаила Алексѣевича Бестужева-Рюмина, который почти постоянно был пьян, почему за мало-мальски исправным выходом этого остроумнаго листка наблюдали другiя лица, преимущественно добрѣйший и честнѣйшiй, но презабавный тогдашнiй аматёр-литератор Александр Николаевич Глѣбов, и еще весьма состоятельный, даже богатый, нѣкто Николай Александрович Татищев, косноязычный, изнеможенный, сильно гнусившiй, но страстно любившiй журналистику, находившiй (о вкусах и цвѣтах не спорят) что лучше и остроумнѣе Сѣвернаго Меркурiя ничего найти нельзя. Публика видимо отчасти раздѣляла это мнѣнiе г.Татищева, потому что таки довольно охотно подписывалась на этот листок, в каждом нумерѣ котораго так или иначе являлись в злой карикатурѣ корифеи тогдашней нашей журналистики. <…>

Случаю угодно было чтоб я застал дома, в первый мой визит, Михаила Алексѣевича Бестужева-Рюмина, жившаго тогда в дрянном деревянном домишкѣ гдѣ-то в Саперном переулке, в довольно забавном и эксцентричном положенiи. Этот г. Бестужев был человѣк лѣт тридцати, средняго роста, темноволосый, не столько плотный, сколько широко-костный, широко-грудый, сутуловатый и с огромною головой, в видѣ пивнаго котла, да и лицо-то у него было цвѣта какого-то мѣдно-краснаго, с глазами сѣро-карими, из которых один препорядочно косил. Говорил он пришептывая, словно имѣл кашу во рту, и с довольно замѣтным заиканьем. Усов и бороды в тѣ времена никто почти не носил, а у него даже и бакенбарды не росли. Свѣтскими манерами этот господин не отличался: рѣчь его, пересыпанная площадными, извощичьими выраженiями, дѣлалась неестественно по-гостинодворски учтива, с прибавкой с к почти каждому слову, когда он хотѣл с кѣм-нибудь быть вѣжлив по своему, голос же его отличался постоянною, непрiятною хрипотой, свойственною голосу людей находящихся в том положенiи, которое называется с перепоя. Одѣвался Бестужев безвкусно и имѣл вид domestique endimanché, то-есть лакея в праздничном туалетѣ, в котором изобиловали яркiе цвѣта, как напримѣр, свѣтло-синiй фрак, красновато-розовый жилет и бронзоваго цвѣта шаравары, с глубокими карманами. Вообще он не отличался ни изяществом, ни знанiем свѣтских приличiй, причем, хотя и был журналист, из всѣх наук знал порядочно одну лишь русскую грамматику и писал совершенно правильно, но во всем другом отличался поразительным невѣжеством, которым Бог знает для чего даже любил хвастать: не говоря уже о том что он не знал ни одного из обыкновеннѣйших в общежитiи и иностранных языков, не имѣл самых элементарынх свѣдѣнiй, почему без строгаго наблюденiя за его редакторством гг. Татищева и Глебова, надѣлал бы в печати самых жалких ошибок, которыя доставили бы торжество его врагам; а врагов у него было не початый край. <…>

Итак, я, отправясь к Бестужеву, со свертком юмористических моих очерков (самаго, кaк помнится, дѣтcкaгo кaчества), вошел в сѣни его деревяннаго домика и, не звоня, прoник чрез полуотворенную дверь в прихожую, узкую, тѣсную, в которой висѣли шубы, валялись сапоги, сапожныя щетки и полуразбитая тарелка с ваkcой и важно прогуливался зашедшій со двора пѣтух, тщетно исkавшій тут себѣ пищи. Тут же у окна была большая клѣтka c Жаворонkом. За дверью, в сосѣдней Комнатѣ, слышно было чье-то плесканье в водѣ и кaкoe-то хрюканье с глухим воем, заглушаемое от времени до времени чьими-то словами: „Эх! налопался! Сегодня видно и не отольешь тебя, чорт кocoглазый!“ я начал кашлять, чтобы дать о себѣ знать, и тогда тот же голос кpuкнул: „Ежели кто по Ментурію, входите, нечего церемониться!“ Taк кaк я был именно по Ментурію, то вошел в комнату в моей енотовой шубѣ и со шляпой на головѣ. Зрѣлище представлявшееся мнѣ поразило меня: довольно большое зальце, в четыре окна, гдѣ всѣ ломберные открытые столы и стулья покрыты были грудами экземпляров газеты Сѣверный Mepkypiй и различными другими газетами, журналами, книгами. Вообще в комнатѣ царствовал хаос, соединявшій с книгами и газетами остаткu утренняго завтрака или вчерашняго ужина, бутылкa и штофы полупустые, табак, сигары, трубки и табачную золу. Около одного из окон, полуобнаженный, без халата, валявшагося на полу, сидѣл издатель-редактор Сѣвернaгo Mepkypія, наклонив голову над громадным yшaтом, а вѣрный eгo слуга, могшій служить натурщиком для портрета Чичиковскаго Петрушkи, поливал голову своего барина ледяною водой, стекавшею в чан, и тѣм отрезвлял его. Однако прототип Петрушкu, ожидавшій видѣть наборщuкa из типографіи, увидя меня, сконфузился, вспомнив что выражения его могли быть услышаны, и просил меня снять тут же шубу, положить ее на диван, а самому войти в слѣдующую маленькую комнату, величаемую им кабинетом. При этом добрый холоп благодушно и деликатно сказал: „ Muгрень у Михаила Алеkcѣевича мигом пройдет. Вот я ему льдом потру голову, и он cкopo к вам явится».

И точно через четверть часа явился Бестужев, с которым я познакомился и имѣл в послѣдствіи ни один случай убѣдиться что он был необыкновенно добрый и весьма честный малый, к своему несчастью, однако, удрученный отвратительною слабостію к горячим напиткaм. Бестужев печатал без критики и разбора всѣ пустякu кaкie я ему доставлял безпрерывно, и часто говаривал что при таком пароходном сотрудничествѣ можно безостановочно выпускать в четверг и в воскресенье нумера газеты. ( В. Бурнашев. Моё знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. № 9. С. 254-256).

(И. Дягилева).

Литература

Бурнашев В. П. (Петербургский старожил В. Б.) Моё знакомство с Воейковым в 1830 году и его пятничные литературные собрания // Русский вестник. 1871. Т.95. № 9. С. 252-256.

Вацуро В. Э. Бестужев-Рюмин Михаил Алексеевич // Русские писатели. 1800-1917. Биографический словарь. Т.1. М., 1992. С.261-262.

Рейтблат А. И. Булгарин и вокруг // Литературный факт. 2017. №6. С.229-249.