Русский язык в медиапространстве XIX века

Медиаперсоны

Феоктистов, Евгений Михайлович (14 [26] апреля 1828, Калуга — 16 [28] июня 1898, Царское Село) — писатель, журналист, сотрудник журналов «Современник», «Отечественные записки», редактор журналов «Русская речь» и «Журнала Министерства народного просвещения» (1871—1883), начальник главного управления по делам печати Министерства внутренних дел (1883—1896), сенатор (с 23 мая 1896 г. по день своей смерти).

Е. М. Феоктистов родился в небогатой семье чиновника. Окончив 1-ю Московскую гимназию, где воспитывался на средства Московского приказа общественного призрения, он поступил в 1847 г. в Императорский Московский университет, — по бедности был стипендиатом того же приказа; в 1851 г. успешно окончил курс университета со степенью кандидата.

Ещё в университете студент Евгений Феоктистов отличался лево-либеральными убеждениями; он даже успел принять некоторое участие в работе кружка Михаила Петрашевского, за что в 1849 г. несколько раз был допрошен в качестве одного из подозреваемых по делу петрашевцев. В следующее десятилетие Феоктистов оставался близок кругу либеральной молодёжи. В 1860—1870-е гг. на волне общественного подъёма он сотрудничал с такими известными и знаковыми изданиями, как «Современник», «Отечественные записки», редактировал «Русскую речь».

По окончании университета Феоктистов примкнул к кружку известного географа и путешественника Н. Г. Фролова, в журнале которого «Магазин Землеведения и Путешествий» (1852, том I) появились несколько его переводов К. Риттера.

Феоктистов также принимал деятельное участие в «Московских Ведомостях» и в только что возникшем в 1856 г. под редакцией М. Н. Каткова либеральном «Русском Вестнике». В конце 1856 г. он отправился в заграничное путешествие и в течение всего 1857 г. посылал корреспонденции из Франции и Италии в «Московские ведомости». Вернувшись в 1858 г., он вновь стал преподавать в кадетском училище, при этом оставаясь деятельным сотрудником «Русского вестника» и разместив в нём в течение 1858—1859 гг. не менее девяти статей по новейшей истории и политике.

С начала 1861 г. Феоктистов был помощником графини Е. В. Салиас по ведению её журнала «Русская речь», а затем (с № 39), когда в нём возник политический отдел, — главным редактором журнала.

В 1862 г. Евгений Феоктистов переехал в Санкт-Петербург, 10 мая поступил на службу в ведомство министерства народного просвещения. В его обязанности входило составление краткого «обозрения» наиболее любопытных и показательных публикаций для Его Императорского Величества (Александра II). Одновременно он получил приглашение читать лекции по всеобщей истории в Николаевской академии Генерального штаба.

В 1871 г. Феоктистов был назначен главным редактором официального «Журнала Министерства народного просвещения» — и на этом ответственном государственном посту находился в течение двенадцати лет.

Во второй половине 1882 г., войдя в доверительные отношения и завоевав личное расположение министра внутренних дел графа Д. А. Толстого, Феоктистов 1 января 1883 года стал начальником высшего органа политической цензуры России — Главного управления по делам печати. Считая, что «печать — великое благо, но оно может служить и источником великого зла, особенно у нас», Феоктистов «поставил себе задачей действовать твёрдо и последовательно». (Феоктистов, с. 239,241). Он вёл своё дело под постоянным идейным руководством К. П. Победоносцева и под влиянием М. Н. Каткова. Время его управления принадлежит к числу едва ли не самых тяжёлых периодов в истории русского печатного слова. За 13 лет Феоктистов закрыл несколько крупнейших оппозиционных изданий, в том числе газету «Голос» и журнал «Отечественные записки». Под угрозой штрафов, конфискации номеров и закрытия находились и другие либеральные политические и даже юмористические издания.

С приходом на престол Николая II Феоктистов 8 февраля 1896 года был отправлен в почётную отставку с занимаемой должности.

«Моей заслугой следует считать, что в течение всего времени, когда я заведовал Главным управлением печати, ни разу не обнаруживалось попытки наложить руку на действительно серьезную книгу, если даже шла она вразрез с господствовавшим направлением. В этом отношении свобода печатного слова не только не подвергалась при мне стеснениям, но — смею думать — даже несколько выиграла сравнительно с тем, что было прежде. Не мог я только бороться иногда с требованиями духовной цензуры, которая вмешивалась в область литературы светской.

Уверяли, будто граф Толстой с самого начала взял с меня обязательство не щадить газету «Голос», которая издавна преследовала его злобными и возмутительными по своей дерзости нападками. Это сущий вздор. Если бы он хотел непременно задавить это издание, то, вероятно, и князь Вяземский не решился бы долго противоречить ему, но и тут, как во всем, выразились отличительные свойства его характера. О газете «Голос» не мог он говорить спокойно (еще не далее как при Лорис-Меликове открыла она у себя публичную подписку в пользу прежних его крепостных крестьян, будто бы притесняемых им), но ему все казалось, что «Голос» служит органом какой-то чрезвычайно сильной партии и что если нанести ему удар, то чуть ли не произойдет бунт. И к тому же, говорил он мне, враги его будут утверждать, что он руководился чувством личной мести. Таким образом, нужно было прибегнуть к некоторому давлению на графа Толстого, чтобы вырвать у него согласие на решительную меру. Такую же боязливость высказал он и по отношению к «Отечественным запискам». В течение долгого ряда лет этот журнал усердно занимался — насколько позволяли условия цензуры, необычайно, впрочем, к нему снисходительной, — проповедью социалистических учений и пользовался большим почетом среди самых отъявленных врагов существовавшего порядка вещей. Однажды в Комитете министров обсуждали возбужденный министром внутренних дел Маковым вопрос об уничтожении переведенной на русский язык «Истории Византийской империи» Финлея; граф Валуев дрожащим от негодования голосом воскликнул, что он не может согласиться на подобную меру относительно какой бы то ни было книги до тех пор, пока правительство не оградит умы от заразы, распространяемой «Отечественными записками». А между тем сам Валуев, долго управлявший министерством внутренних дел, ничего не предпринял для этого, и при его преемнике почтенный труд такого серьезного ученого, как Финлей, был сожжен, а «Отечественные записки» продолжали процветать. В.К. Плеве, занимая должность директора департамента полиции, рассказывал мне, что при обысках у анархистов и их пособников находили обыкновенно очень мало книг, но между ними непременно красовались «Отечественные записки». В революционных журналах, издаваемых на русском языке за границей, были перепечатываемы произведения Щедрина (Салтыкова), и даже появились там такие из них, которые он сам не решался или цензура не позволяла ему обнародовать в России. Всего этого было, кажется, достаточно, чтобы покончить с его изданием, но граф Толстой колебался отчасти потому, что Салтыков был некогда его товарищем, — оба они воспитывались в Александровском лицее, — а главным образом опять-таки из опасения возбудить неудовольствие в обществе. Тут оказал услугу департамент полиции. Однажды граф Толстой пригласил меня на совещание с Оржевским и Плеве, которые сообщили, что редакция «Отечественных записок» служит притоном отъявленных нигилистов, что против некоторых из сотрудников этого журнала существуют сильные улики, что один из них уже выслан административным порядком из Петербурга и что необходимо разорить это гнездо; состоялось совещание четырех министров (на основании одной из статей цензурного устава), которое и постановило прекратить издание «Отечественных записок». Граф Дмитрий Андреевич счел необходимым подробно объяснить мотивы, которыми руководилось правительство, прибегнув к этой мере, чего в подобных случаях никогда не делалось прежде и в чем не было ни малейшей необходимости: как будто отвратительное направление журнала не достаточно ясно говорило само за себя, как будто требовалось оправдываться, ссылаясь на закулисную преступную деятельность того или другого из сподвижников Салтыкова». (Е.М. Феоктистов. За кулисами политики и литературы. 1848-1896. М., 1991. С. 232-234).

«После 1 марта 1881 года правительственный руль, как известно, колебался некоторое время то направо, но налево. Одно время ждали даже чего-то вроде конституции. По крайней мере, «Отечественные записки» могли продержаться до 1884 года. Но со вступлением на пост министра внутренних дел графа Д.А. Толстого в 1882 году руль окончательно утвердился в реакционном направлении, и дни «Отечественных записок» были сочтены.

Над «Отечественными записками» в виде дамоклова меча тяготели уже два предостережения, полученные еще в первые годы аренды. Но не этот дамоклов меч сразил их. Они имели в цензурном ведомстве двух покровителей — Петрова, бывшего председателя цензурного комитета, и Ратынского, члена Совета Главного управления по делам печати. По четвергам Некрасов нарочно для них собирал кружок игроков и вкупе с ними проигрывал им следуемые суммы. Не знаю уж, как стояло дело после его смерти. Во всяком случае третьего предостережения «Отечественные записки» не дождались. Но зато внезапно, как снег на голову, постигло их запрещение по высочайшему повелению.

Начальником главного управления по делам печати как раз перед тем был назначен Е.М. Феоктистов. Он был женат на сестре Ольхина [присяжного поверенного], В.А. Ольхиной, и вот замечательный пример влияния мужей на жен. В то время, как жена адвоката Ольхина <…> под влиянием мужа сделалась радикалкой и пошла в народ, жена Феоктистова, напротив того, обратилась в ярую консерваторку.

При встрече с своей сестрою она заметила ей, что ее Евгеша занял пост начальника по делам печати единственно с тою целью, чтобы раздавить такую гадину, как «Отечественные записки». И как видите, он достиг своей цели.

Господи, каких только тяжких обвинений ни нагромождено было на злосчастный журнал в правительственном сообщении об его закрытии. Оказывалось, что в редакции «Отечественных записок» группировались лица, состоявшие в близкой связи с революционной организацией. Припомнили речь Михайловского, сказанную год тому назад на балу Технологического института, за которую он был выслан из Петербурга. Не забыли и ареста С.Н. Кривенко, замешанного в политических делах. Поставили в вину даже появление статей Салтыкова в подпольных изданиях, хотя Салтыков, конечно, и не думал посылать свои статьи в подпольные издания; напечатаны же они были там помимо его воли с одного из рукописных экземпляров, во множестве вращавшихся среди общества в то время.

Нет сомнений, что Феоктистов принимал горячее участие во всех этих обвинениях, изложенных им в своем докладе министру о зловредности журнала». (А.М. Скабичевский. Первое 25-летие моих литературных мытарств // Скабичевский А.М. Литературные воспоминания. М.; Л., 1928. С. 311-315).

«С Е.М. Феоктистовым я встречался у Н.С. Лескова и весьма часто слышал от него же самого рассказы о цензорах и цензурных эпизодах руководимого им управления печатью. Нельзя, конечно, сказать, чтобы Феоктистов был либеральным человеком, но, будучи умным и всесторонне образованным, он не поражал той отсталостью, которая замечалась в тогдашних охранителях общественной нравственности. До какой степени эти последние старались, вопреки точному смыслу закона — не придираться к словам текста и не искать «опасных» мыслей между строк, видно, напр[имер], из следующего совершенно анекдотического случая, который я слышал лично из уст нашего почтенного поэта Я.П. Полонского.

Написав в 80-х гг. известную юмористическую поэму «Собаки», рисующую, так же как и очаровательный его же стихотворный рассказ «Кузнечик-музыкант», общечеловеческие типы, — Я. П. отдал своих «Собак» на существовавшую тогда предварительную цензуру в полной уверенности, что там не встретят никаких препятствий к напечатанью его нового произведения. Каково же было его удивление, когда он узнал, что рукопись задержана и что в ней найдена масса нецензурных мест.

Взволнованный автор поехал к Е.М. Феоктистову и передал о случившемся. Тот затребовал инкриминируемый экземпляр «Собак» и просматривавшего поэму цензора.

— Пожалуйста, успокойтесь, — говорил Е.М. Феоктистов с умной улыбкой на полном лице, — у нас в Комитете всегда воображают Бог знает что, когда приходится читать разные аллегории. Ведь вот, например, перепечатанную из какого-то английского юмористического листка карикатуру, изображающую колоссального медведя, который отмахивается, в разных позах, от несносно пристающей к нему мухи, наша цензура истолковала в весьма неудобном для карикатуры смысле, так что пришлось вести переписку с канцелярией министерства Императорского Двора. Все обошлось, правда, вполне благополучно: никакой крамолы не надо было подозревать в мухе, и она была очень далека от намеков будто бы на высокие особы. Карикатура была просто карикатурой, и только.

В это время явился цензор с экземпляром «Собак» в руках и бережно положил его на письменный стол перед начальником.

Экземпляр был почти весь переложен закладками на тех страницах, которые казались цензору «опасными».

Феоктистов стал перелистывать рукопись.

— Это почему здесь закладка?

— Я в этом усмотрел намек на… — и цензор назвал весьма известное в служебной иерархии лицо.

— Ну, а это?

Цензор опять назвал другое лицо.

— Боже мой! Ну, скажите, а это, а это, а это?

Из уст оторопелого цензора последовал целый ряд высокопоставленных имен.

— Скажите, пожалуйста, без стеснения: а не нашли ли вы здесь и моего портрета?

Цензор скромно опускает очи и утверждает, что портрета его превосходительства он не нашел.

Тем временем Я.П. Полонский сидит ни жив ни мертв — он решительно ни на кого никаких портретов не писал.

Е.М. Феоктистов весело смеется, закуривает папиросу и, вытаскивая одним взмахом руки все закладки цензора, бросает их в корзину под стол, говоря Полонскому:

— Вашу поэму я разрешаю целиком. Я вас никогда за «красного» не считал, и вы напрасно так перепугались!.. А вы, господин цензор, не должны читать между строк, а то придется, пожалуй, и самого Крылова запретить!» (С.И. Уманец. Из прошлого нашей цензуры // Наша старина. 1915, № 10. С. 950-954).

(С. Эзериня)

Литература

Альманах современных русских государственных деятелей. — СПб.: Тип. Исидора Гольдберга, 1897. — С. 403.

Толмачев Е. П. Александр III и его время. https://www.litmir.me/br/?b=184653&p

Феоктистов, Евгений Михайлович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. 1848-1896. Л., 1929.